Подходит с трудом проснувшийся Едекон, вбегают Исла, Оногост, Зыркон, Камель и другие. Окружили Керку.
Голоса. Кого? Кто? Беда! Огней! (Керке). Где он?
Керка (задыхаясь). Убежал… (Показывает рукой на дверь.) Она там… (Показывает на опочивальню и стоит, почти теряя сознание, ее держат под руки.)
Оногост. За ним!
Несколько человек с Оногостом бросаются наружу в погоню за убежавшим. Остальные у дверей опочивальни.
Голоса. Плечом… Так! С маху! Бей! Вместе! Едекон (с поднятым топором). Сторонись… вы! С дороги, ну!
Быстро взламывает дверь топором. Открывается: Атилла ничком у порога и Ильдегонда с ножом возле постели. Все замерли.
Керка (бросается к телу Атиллы, обнимает его). Ты! Ты! Твоя кровь!
Тишина.
Ильдегонда (показывается в дверях, дико смотрит на всех). А где он? Где он?
Исла. Аррчь ее! (Ильдегонду схватили, держат). Кто он? Отвечай!
Ильдегонда молчит.
Оногост (вбегая вместе с остальными). Поймали!
Занавес
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
Малафей Ионыч, бывший дьякон, а ныне заведующий брачным столом в уездном городе для записи гражданского брака. Все еще никак не может привыкнуть к своему преображению, чувствует себя как Венера, вышедшая из воды, пытается прикрыть наготу куцыми полами пиджака и куцыми словечками.
Каптолина Пална, его супруга, бывшая дьяконица. Губы – как «архиерейский кусочек». Мозги – тоже куриные.
Люба, их дочь. С точки зрения наследственности – явление необычайное. Хороша так, что даже автор опасается пристально ее разглядывать и описывать. Пение предпочитает разговору.
Витька Жудра, рыж, быстр, вихраст и остр. В другие века из него бы вышел Тиль Уленшпигель, в наше время он будет неугомонным строителем, для чего, впрочем, ему надо поступать в Высшую Техническую Школу.
Доктор, громаден, все в нем неповоротливо и лениво, за исключением мозгов. Глаза у него – какого бы они ни были цвета – все равно голубые, как полагается у мечтателей.
Илья, сын своего отца – доктора – и приятель Жудры. Всегда и все говорит увесисто и серьезно, и потому, что бы он ни говорил – ему нельзя не верить.
Чупятов, уездная власть, бывший литейщик. Своего положения немного стесняется.
Казимир Казимирович Превосходный, его секретарь. Не стесняется.
Сосулин, из Москвы, поэт. Запряжен в огромные американские очки. Очки – главная часть его организма, все остальное мало заметно.
Дарья, геркулесиха, исполняющая обязанности домработницы у дьякона.
Унтер Иваныч, по паспорту Гунтер Иоганн, случайно застрявший в городке военнопленный. Обучает граждан музыке и сам обучается русскому языку.
Африканский гость, очень странный.
Палисадник перед домом Малафея Ионыча – рядом с церковью. В доме открыты окна.
Малафей Ионыч (один за столиком под окном. Пьет квас и записывает документы в загсовую книгу). Мулюкин, Иван Петров… тридцати двух лет… И Окомелкина, Марья… лет… лет… девятнадцати. Первым браком. Сережечкин… Федор Матвеев… двадцати двух лет…
В церкви звон. Малафей Ионыч начинает креститься – услышал фырканье подошедшего Жудры, испуганно отдергивает руку.
Кто… кто это? А-а, это ты! Ну?
Жудра. Та-ак-с, Малафей Ионыч… Помоля Богу вас.
Малафей Ионыч. Стыдно! Стыдно! Да. Стыдно.
Жудра. Кому?
Малафей Ионыч. Тебе – Бога нет, пора бы знать – на двенадцатом году революции…
Жудра. Ловко обернул… отец дьякон!
Малафей Ионыч. Ты какое… ты какое имеешь право? Какой я тебе дьякон?
Жудра. Ну – бывший дьякон. Раньше в церкви венчали, а теперь – в загсе, только и всего.
Малафей Ионыч. Ты у меня… ты у меня… узнаешь! Я… я… я… тебя! (Сдерживаясь.) Ты зачем пришел? Нет, так скажи, зачем ты пришел? Ты чего потерял тут? Тебе чего надо?
Жудра. Люба ваша дома?
Малафей Ионыч. Нету.
Жудра. Я сейчас вернусь – передайте ей.
Малафей Ионыч. Передам… как же! Обязательно! Только у меня и делов.
Жудра уходит. Малафей Ионыч продолжает записывать.
Ч-черт рыжий… двадцати двух лет, Федор… Стерва! Храмихина, Татьяна, Тимофеевна – двадцати лет…
Входит Дарья.
(Ей). Ну, чего еще?
Дарья. Записка тебе какая-то.
Малафей Ионыч (берет, читает). Госп… Господи! Сам товарищ Чупятов! Да ты что же – ты что же мне раньше не дала? Тетеха!
Дарья. Да ты раньше-то после обеда два часа дрыхнул.
Малафей Ионыч. «Дрыхнул»! Деревенщина. Беги сейчас же к Унтеру Иванычу.
Дарья. Это – к пленному, что ли? К немцу?
Малафей Ионыч. Да, да. Скажи, что, мол, просят прийти – да скорее. Как ни можно скорее. Сию же минуту! Слышишь?
Дарья. Это что же: опять они с Любашей песни играть будут?
Малафей Ионыч. Да, да: песни… Иди, не разговаривай.
Дарья уходит, Малафей Ионыч еще раз перечитывает записку.
Господи… Капа! Капа! Капитолина!
Каптолина Пална (в окне с зеркалом, с щипцами – завивается). Ну? Чего?
Малафей Ионыч (задыхаясь). Капа… вот записка… от Чупятовского секретаря…
Каптолина Пална. Ой! От товарища Превосходного?
Завивка идет ударным темпом.
Малафей Ионыч. Да, да. Они сейчас придут к нам – Любу слушать. И товарищ Превосходный, и товарищ Чупятов… ты слышишь? В первый раз ко мне – сам товарищ Чупятов! Господи! И еще этот с ним… Московский… Сосулин…